Энигматист [Дело о Божьей Матери] - Артур Крупенин

— Одну минуту.

Глебу показалось, что прошла не минута, а целая вечность, прежде чем дежурный вежливо сообщил:

— Извините, но сотрудника с такой фамилией у нас нет.

Глава XLV

…Будь я проклят! Всю ночь не сомкнул глаз, но проворонил, как кто-то из наших втихую пробрался к неприятелю. Ловкач умудрился незаметно обойти все наши дозоры. Еще бы, ему было прекрасно известно их расположение. Так что теперь ищи-свищи. Получив награду, негодяй ни за что не вернется в римский лагерь. Если только, конечно, у него здесь не остались сообщники. Тогда придется поделиться с ними добычей.

Чем больше я размышлял, тем более вероятным мне казалось, что предатель вряд ли действовал в одиночку. А вдруг он все же отважится вернуться? Значит, у меня еще есть надежда отомстить.

Снова для вдохновения перечитав описанное Памфилом «Дело о двойном убийстве» и синей глине, указавшей на душегуба, я вспомнил, что этой ночью стоянку персов от нашего лагеря отделяли не только безрадостная пустыня, но и узкий, еще не пересохший ручей, сбегавший с горного хребта неподалеку. А это означало, что лазутчик обязательно должен был, что называется, замочить ноги. Если не свои, то по крайней мере лошадиные.

Стараясь не привлекать внимания, я отправился в стойла. Сказав страже, что пришел проведать своего скакуна, я зашагал в самый дальний конец, где обычно привязывали лошадей караульные отдыхающей смены.

Почему туда? Не могу объяснить. Мною двигало какое-то неясное предчувствие, которое нуждалось в подтверждении.

Чуть ли не до заката я внимательно осматривал сбруи и животных, но тщетно — конюхи уже успели вычистить лошадей, и никаких следов грязи на копытах не было и в помине. В общем, я так и не нашел ничего необычного. Почти ничего. Разве что пару маленьких странностей: грива жеребца, принадлежащего счастливо спасшемуся в ночной стычке Аппию, была грубо и весьма неумело выстрижена, а на крупе кобылы его закадычного друга Лета виднелась небольшая потертость.

Разочарованный, я возвращался к себе. И по дороге у меня возникло смутное ощущение, будто что-то подобное со мной уже случалось раньше. Но где и когда?

Перекусив оливками и сыром, я вновь принялся листать Памфила.

— О боги! «Дело о пропавшем чекане!» Вот где говорилось о чем-то похожем.

И я лихорадочно впился глазами в историю давнишнего преступления, блистательно распутанного хитроумным греком.

Описанные в рассказе события произошли в хорошо знакомой мне Галлии, в Лунгдуме, где располагался монетный двор. Одним прекрасным утром выяснилось, что стража, охранявшая запас монет, готовый к отправке в войска, перебита, а деньги бесследно исчезли. Вместе с деньгами пропал запас золота и серебра, а также один из чеканов. Другими словами, отныне злоумышленники могли сами штамповать звонкую монету с благородным профилем императора. Стерпеть подобное оскорбление было совершенно невозможно, и власти поспешили послать за Инвестигатором.

Тщательно опросив всех, кто стоял ночью в карауле, Памфил заподозрил двоих дозорных. Однако никаких прямых доказательств их вины не было. Мало того, один очевидец упрямо показывал, что видел огонь лампы, освещавшей дозору путь далеко в стороне от хранилища.

Тогда Инвестигатор приказал отвести его в конюшню, где придирчиво осмотрел сбруи и шкуры скакунов. Его внимание привлекла подпалина на боку у одного из жеребцов. Обнюхав шерсть, Памфил убедился в том, что подпалина совсем свежая. Вообще-то маслом, пролившимся из лампы, никого неудивишь, но Дознавателя смутило другое. На том месте, где огонь опалил шкуру, должно было располагаться бедро всадника, а сквозь его тело масло протечь никак не могло. Очень странно.

И тут Памфила осеняет догадка. А что, если всадника на лошади не было? Инвестигатор вспомнил о старинной восточной хитрости, когда, пытаясь сбить с толку греческих наблюдателей, персы привязывали к лошадям светильники и ударом кнута посылали их без седоков в сторону, противоположную той, куда направлялись на самом деле.

Дальнейшие исследования только подтвердили эти подозрения. Картина сложилась сама собой. Вступившие в сговор негодяи, отведя от себя подозрения с помощью нехитрого трюка с лампой, тайно проникли в лагерь. Зная пароли, они вероломно напали на караул и завладели казной и чеканом. И только подпалина на шкуре лошади, привычно вернувшейся в родное стойло, раскрыла внимательному Инвестигатору правду об этом некогда нашумевшем преступлении.

Помню, как, закончив чтение Памфила, я в волнении мерил палатку шагами. Какими все же полезными могут оказаться книги.

Итак, если следовать логике Инвестигатора, любое преступление неизбежно оставляет следы. Но являются ли таковыми отметины, обнаруженные мною на лошадиных шкурах?

Изнемогая от зноя и утомительных умозаключений, я вышел наружу, дабы вдохнуть свежего воздуха. Мимо к своей мастерской проскакали оружейники, вдвоем примостившиеся на тощей кобыле. В мозгу молнией сверкнула догадка.

Конечно, состриженная грива еще ни о чем не говорила, ее вполне мог срезать кривой меч перса. Но что, если проплешина не была боевой отметиной? Что, еслиАппий и его закадычный друг Лет использовали тот же трюк, что и припертые Памфилом к стене негодяи, дерзко похитившие императорский чекан под Лунгдуном?

Что, если эти двое совместно поубивали остальных дозорных и, для отвода глаз привязав лампу к лошади Аппия, отправили ее палевый фланг? Таким образом, проплешина в гриве вполне может объясняться тем, что в отсутствие всадника за расплескивающей масло лампой никто не следил. Затем под покровом темноты они вдвоем вполне могли незаметно пробраться в стан персов, пересев на одного коня. Вот откуда потертость на крупе! Отчего вдвоем и к чему так рисковать? А с другой стороны, как же иначе? Учитывая стоимость «Ардашира» и искушение обмануть подельников, заговорщики никак не могут полностью доверять друг другу.

Но почему они не остались на той стороне? Значит, был кто-то еще? Кто-то явно поумнее туповатых Аппия и Лета. Некто, способный так застращать этих видавших виды головорезов, что они рискнули вернуться с бесценной добычей в лагерь. Но кто же это?

Памфил учил, что, поняв причину преступления, можно догадаться о том, кто его совершил.

Причины? Да сколько угодно. Чуть ли не все христиане люто ненавидели Августа, отступившего от заветов крестившего империю Константина. Но ни Аппий, ни Лет на моей памяти никогда не носили распятия и не курили фимиам Иисусу. С другой стороны, после неудачного боя под стенами неприступного Ктесифона оба были понижены и переведены в менее приближенное к императору подразделение. К слову, ни тот ни другой в той стычке не струсили, но групповых наказаний в римской армии никто не отменял.